Поиск статей по ключевому слову, номеру газеты или дате публикации

ВРЕМЯ, НАЗАД!

УСЫ И ШПАГА – ВСЁ ПРИ НЁМ!

Герои фильма «Д’Артаньян и три мушкетера» уже 40 лет восхищают зрителей, лихо возвращая королеве Анне алмазные подвески. На съемках этой картины происходили подвиги не столь широко известные, но порой не менее отчаянные. Ее создателям пришлось...

...СУДИТЬСЯ ДРУГ С ДРУГОМ
Экранизировать книгу Александра Дюма режиссер Георгий Юнгвальд-Хилькевич мечтал с юности. В школьные годы он перенес серьезную болезнь и более года пролежал, закованный в гипс. Единственной радостью для подростка стали книги. Самая любимая – «Три мушкетера». «Этот роман стал моим спасением, – вспоминал Юнгвальд-Хилькевич. – Перечитывая его бесконечно, я просто жил в нем полноценной и захватывающей жизнью. Дрался, фехтовал, скакал на лошади – и всё было настолько реально, что у меня на самом деле напрягались и развивались мышцы! Это помогло не только выжить, но и избежать атрофии». Став режиссером, он решил, что лучшей данью любимой книге была бы ее достойная экранизация. И вот однажды Гостелерадио купило сценарий фильма, написанный Марком Розовским и Юрием Ряшенцевым по тюзовской оперетте о трех мушкетерах. Снимать картину предложили Юнгвальду-Хилькевичу. Казалось бы, до осуществления мечты рукой подать, но... «Сценарий был создан в непереносимом для меня стиле: кардинал Ришелье разговаривал по телефону, Д’Артаньян ездил на велосипеде и тому подобное, – вспоминал режиссер. – Я придумал, как это всё переделать, вернуть дух Дюма, но сценаристы ответили, что переписывать ничего не будут». Тогда Юнгвальд-Хилькевич переделал сценарий на свой страх и риск, причем бесплатно (деньги он получил только как режиссер). Попросил Максима Дунаевского написать музыку для нескольких новых песен, включая знаменитую «Пора-пора-порадуемся...» И приступил к съемкам. А Розовский и Ряшенцев подали на режиссера в суд, обвинив в переделке сценария без их разрешения, и готовый фильм целый год пролежал на полке. Но в конце концов разбирательства завершились, и «мушкетеры» прорвались к зрителю.

...РИСКНУТЬ ГОЛОСОМ Д’АРТАНЬЯНА
На роль Д’Артаньяна поначалу утвердили Александра Абдулова. Но тут на съемочную площадку буквально ворвался Михаил Боярский, который опаздывал на свою пробу на роль Рошфора. «Вошел Боярский, и все замолкли: вот же он – Д’Артаньян!» – вспоминал режиссер. Впрочем, сам Михаил Сергеевич уверяет, что всё было прозаичнее: «Пробы проходил на бегу, торопился на самолет. Меня попросили сыграть сцену с Игорем Старыгиным – первая встреча героев. Сыграл так, как учили, лучше не смог бы. Через месяц пришла телеграмма: «Вы утверждены на роль Д’Артаньяна». Пошел к главному режиссеру Театра имени Ленсовета Игорю Владимирову отпрашиваться на съемки. Он говорит: «Нет, Миш, не отпущу». Пришлось директору картины ехать к Владимирову и вести долгие переговоры. В итоге тот написал прямо на сценарии: «Разрешаю, но в свободное от работы время». На съемки в Одессу, во Львов я летал в перерывах между спектаклями». Это не помешало Боярскому лучше всех мушкетеров освоить верховую езду. А фехтовал он так лихо, что однажды даже серьезно пострадал. Во время одной из репетиций Борис Клюев, который играл Рошфора, случайно шпагой выбил Боярскому зуб и проткнул нёбо. А Михаилу в тот же вечер нужно было обязательно дать концерт – на таких условиях съемочную группу пускали поработать во Дворец моряков над сценой марлезонского балета. «Ему еле кровь остановили, наложили швы и объявили, что голоса у Миши не будет, – вспоминал Юнгвальд-Хилькевич. – Но Боярский сотворил невозможное. В тот же вечер пошел и спел. И вот что удивительно: к изумлению врачей, у него зарубцевался шов, и он не потерял голос».

...ОТПРАВИТЬ В ПОЛЁТ АТОСА
Пробы на роль Атоса с успехом прошел Василий Ливанов, но однажды он попросту не явился на съемочную площадку, и режиссер решил заменить его Вениамином Смеховым, которого приметил в роли Воланда в Театре на Таганке. Однако актера отпускали из театра на съемки крайне редко, так что многие эпизоды приходилось снимать без него, а потом добавлять в них крупные планы Атоса. Времени на конные тренировки у Смехова тоже не было, что однажды едва не привело к трагедии. «В один из приездов Вени во Львов режиссер решил снять проскачки мушкетеров в сценах их путешествия в Англию, – вспоминает постановщик трюков Николай Ващилин. – Веня плохо держал повод, смутно понимая, что с ним делать. Камера! Начали! Кони рванули быстрее снарядов легендарной «катюши». Веня держался только за повод, отчего его лошадь несла, закусив удила. Слишком высокие стремена всё время выкидывали его из седла. И вдруг на пути мушкетеров огромная яма. Веня еще крепче вцепился в повод, осадив коня на задние ноги, а короткие стремена выкинули его, как катапульта. Конь рванул из-под Вени, оставив его искать землю. Веня ее нашел, слава Богу, живым и здоровым. Но скакать верхом больше не обещал». Впрочем, самой большой «травмой» для актера стал тот факт, что ему не удалось исполнить «Балладу о графском парке». «Максим Дунаевский был уверен, что на записи я буду исполнять эту песню так же хорошо, как у него дома во время репетиций, – вспоминает Смехов. – Он хотел свести меня с Сашей Градским, чтобы я «потренировался» с мастером. Но время не позволило, и я поехал на запись. Дунаевский бодрился: «Не робей. Берем с собой коньяк, выпьешь для куража». Уже при втором дубле – в сочетании вокала с коньяком – пошли искажения. В итоге песню в картине исполнил другой человек, а я обиделся. Когда фильм вышел, я регулярно набирал номер телефона Дунаевского и пел ему страшным голосом: «Есть в графском парке черный пру-уд!»

...ПОТОЛСТЕТЬ ДО ПОРТОСА
Валентин Смирнитский прибыл на пробы не в лучшей форме. «На тот момент я находился в гипсе, поскольку сломал ногу. И с этим гипсом сел в самолет и полетел в Одессу на пробы. Просто полетел от нечего делать, так как был на больничном, – вспоминает он. – Для меня до сих пор загадка, почему Юнгвальд-Хилькевич взял меня на роль Портоса, ведь я был совершенно на него не похож – худющий. Потом уже костюмеры и гримеры начали «уплотнять»: подбирали всякие толщинки на разные части тела». Сниматься, а тем более фехтовать и скакать на лошади в этих накладках было очень неудобно. «Я раз пять падал с лошади, причем падения были просто чудовищные, – признается актер. – Но мушкетерская атмосфера завораживала – это был кураж». Между прочим, колоритный образ Портоса – заслуга не только костюмеров и гримеров. «Просматривая старинные гравюры, я увидел на одной из них французского франта с пижонским бантиком в волосах. Это был такой стильный атрибут при дворе короля Людовика Тринадцатого. И я сразу сказал: «Вот! То, что нужно!», – вспоминает Смирнитский. – Это очень ложилось на характер Портоса, потому что он показушник, модник. Я предложил такой вариант режиссеру, и ему понравилось. А потом все на этот бантик обращали внимание».

...СПРАВИТЬСЯ С АРАМИСОМ
Немало хлопот доставлял на съемках исполнитель роли Арамиса Игорь Старыгин. Он ловко держался в седле, неплохо фехтовал и вообще смотрелся прекрасно, но... «Игорь никогда не знал текста, приходил на площадку, как чистый лист, – вспоминает Михаил Боярский. – И на голубом глазу нес такое, что уму непостижимо. У нас каждый раз глаза на лоб лезли. Это был не Дюма, не Чехов, а личная фантазия». «Ну и что, что я своего текста во время съемок не знал? Разве это было обязательно? Все мы на площадке импровизировали. Там ведь было написано: «по мотивам». Это были мои мотивы, – говорил сам Старыгин. – А то, что я был несколько рассеян, углублен в себя, так это способствовало созданию образа Арамиса. Не правда ли?» Еще одной проблемой было то, что под конец съемок «мушкетерская лихость» проявилась на съемочной площадке «во всей красе». «Во время сцены завтрака под неприятельскими пулями на бастионе Сен-Жерве ребята решили, видно, повторить подвиг своих героев и вместо обычного реквизиторского чая в бутылках начали в кадре пить вино, – вспоминал режиссер. – Я был не против, когда актеры по чуть-чуть прикладывались: глаза блестят, дух мушкетерский просыпается. Но так Боярский мог, Смирнитский, а Игорь, бедный, очень быстро пьянел: «Скока-скока там человек? Ничо, мы их постреляем». Пришлось прекратить съемку и доснять на следующий день. Но это был финал картины, экспедиция заканчивалась – и я простил подлецов».

...СВЯЗАТЬСЯ С ПОТУСТОРОННИМ
В роли Миледи должна была сниматься Елена Соловей, но перед съемками выяснилось, что она беременна, срочно требуется замена. Режиссер обратился к Маргарите Тереховой. Она играла самозабвенно. «Мы с Юрой Хилькевичем придумали для Миледи прическу. У нее должны были быть роскошные волосы, какие и были у меня тогда. Их там и сожгли почти все, ведь каждый день перед съемками завивали горячими щипцами, – рассказывала актриса. – Я тогда нарочно не спала ночами, чтобы к съемкам были уставшее лицо и круги под глазами, ведь Миледи ночи напролет проводила в седле. Постепенно вокруг меня стали вихриться как будто силы зла. Скажем, мне нужно было нарисовать клеймо в сцене, когда тайну Миледи узнал Д'Артаньян. Юра говорит: «Я сейчас нарисую». И вдруг начинает всех созывать: «Посмотрите, у нее красное пятно – его надо только обвести». И просто обрисовал лилию, выступившую на моем плече. Мне это показалось странным. Затем начались какие-то необъяснимые вещи. Волосы у меня стали слегка обваливаться. Сумку оставила, не помню где, потом билет потеряла, с которым надо было лететь на гастроли... Надо мной вихрились какие-то непонятные силы. Мне кажется, что именно это и есть тот самый замес эмоций, энергии и каких-то потусторонних явлений, на котором держалось всё».

...ПЕРЕСПОРИТЬ КОРОЛЕВУ
Об Алисе Фрейндлих, которая сыграла Анну Австрийскую, все отзывались как об отличной партнерше. Но с оператором Александром Полынниковым у нее однажды произошел конфликт. «Это случилось, когда снимали музыкальный номер, где ее героиня с кинжалом в руках, – вспоминает он. – Я попросил Фрейндлих, чтобы она встала на колени, а я снимал сверху тот момент, когда она молится. Она уперлась: «Саша, меня все операторы снимают только с определенной точки». Дело в том, что у Фрейндлих довольно специфические черты лица, немного выдающийся подбородок, а я хотел снять так, чтобы глаза были более выразительные. Я ее уговариваю, а она ни в какую. Говорю: «Давайте поспорим! Если я вас так сниму, а вам не понравится, то я поставлю вам ящик коньяка. А если вам понравится, то вы мне – бутылку». Снял сцену так, как мне было надо. А когда мы монтировали, Фрейндлих пришла посмотреть материал. Посмотрела и ушла. Хилькевич глянул на меня и говорит: «Готовь коньячок!» Ящик коньяка – это половина моей месячной зарплаты. А у меня в кармане было двадцать рублей. Говорю: «Хил, одолжи денег». А он: «Нет, давай сам выкручивайся». Я совсем расстроился, и вдруг в монтажную входит Алиса Фрейндлих, ставит на стол две бутылки коньяка и говорит: «Ну и сволочи же вы, операторы! Что же вы мне всю жизнь мозги пудрили, что меня надо снимать только сбоку!»

...ВЫВЕЗТИ ВСЁ НА СЕБЕ
Денег на съемки фильма выделили очень мало. Пришлось режиссеру собственноручно ночами паять пресловутые подвески королевы из колец и стекляшек, купленных на толкучке. И мастерить эфес для шпаги Д’Артаньяна из кусков настольной лампы. Не было средств и на нормальную технику. «Снимали «Конвас-автоматом», самой поганой в мире – ручной! – камерой, – вспоминал Юнгвальд-Хилькевич. – Из-за отсутствия операторской машины, чтобы снять что-то в движении, я высовывался в окно такси, ложился на живот, а оператор мне на спину ставил этот самый «Конвас» в пятнадцать – двадцать килограммов весом. Мы ехали параллельно скачущим или бегущим героям и снимали». Но ведь фильм-то получился отличный, три тысячи чертей!